67 лет назад, 6 ноября 1943 года, советские войска с боями освободили украинскую столицу. Накануне этой даты мы попросили тех киевлян, которые пережили оккупацию, поделиться своими воспоминаниями о тех страшных трех годах. На тот момент, когда Киев был занят фашистскими войсками, им было по 12—13 лет. Вспоминая войну, люди, которые пережили оккупацию 1941—1943 годов, не могли сдержать волнения. Голод, смерть и страх, которые царили на киевских улицах, они помнят до сих пор.
ВТОРЖЕНИЕ: ГРАБИЛИ И СВОИ, И НЕМЦЫ
С этого объявления начался Бабий Яр
"Когда под Киевом шли бои, мы прятались с мамой и сестрой в подвале нашего дома на Артема, потому что город бомбили, — вспоминает пенсионер Александр Мочалов, которому в 1941 году было 13 лет. — Мама мне потом рассказывала, что накануне ночью самые отчаянные грабили магазины и квартиры тех счастливчиков, которым повезло уехать в эвакуацию — в первую очередь, эвакуировали семьи членов партии. Но нас грабители не тронули, и когда немцы 19 сентября вошли в Киев, мы были в своей квартире. Мама запретила мне выходить на улицу, но я подошел к окошку и увидел, как немцы ехали по Артема на мотоциклах с колясками, курили, смотрели по сторонам. Улица была совершенно пустая, только кое-где еле заметно колыхались занавески на окнах: такие же любопытные, как я".
Александр Денисович вспоминает, что после того, как немцы вступили в город, офицеры с солдатами ходили по квартирам и отбирали ценные вещи — например, забрали отцовскую скрипку, но взамен оставили банку консервов и пачку сигарет, которые удалось потом выменять на рынке на муку. Пока офицер грабил, солдаты проверяли окна: искали проволоку, которая использовалась как антенна для радиопередатчиков. "Прошло несколько месяцев, и на всех домах появились объявления, что еврейское население Киева должно собираться в районе Лукьяновского кладбища, — вспоминает Мочалов. — Там проходила железнодорожная ветка, и мы думали, что евреев будут вывозить. Тогда мы еще не знали про Бабий Яр".
БЫТ: ВОДА ИЗ ДНЕПРА, ДРОВА ИЗ МЕБЕЛИ И ХЛЕБ ИЗ КАШТАНОВ
Тамара Качан, которой на момент оккупации было 11 лет, вспоминает, что в годы оккупации в городе не работал водопровод и не было электричества. Керосин был дорог, но свет зажигать все равно боялись, чтоб не привлекать лишнего внимания. Из дома тоже не выйдешь: в 7 вечера начинался комендантский час, и если покажешься в такое время на улице, немецкие патрули могли просто застрелить. Поэтому ложились спать затемно.
Вообще, без особой надобности горожане старались из дома не выходить, а если и передвигались по улицам, то очень осторожно: полицаи время от времени устраивали облавы. "Всех, кого удавалось поймать, заталкивали в машины и везли на сборный пункт — он располагался на ул. Артема, 24, — во дворе бывшей школы. Отсюда людей везли на вокзал и отправляли в Германию", — вспоминает Тамара Павловна.
Воду для умывания носили из Днепра ведрами, на коромыслах. Питьевую воду брали в колонках и в колодцах. (Один из колодцев, например, находился рядом с Оперным театром).
"У нас дома стояла печка-буржуйка — на ней и готовили, и обогревали комнату, — вспоминает Александр Мочалов. — Топили мебелью: ломали на дрова стулья, табуреты, буфеты, оставляя только самое необходимое. Приходилось сжигать книги. Тогда мы отбирали с матерью те, что не жалко, и сжигали по нескольку страниц за один раз, чтобы хватило подольше. Так пропала вся отцовская библиотека. Несколько раз было, что выбрав момент, когда на улице никого не было, я выламывал доски из заборов и приносил домой".
Несмотря на бедственную жизнь киевлян, в городе продолжали работать театры и кинотеатры, по улицам ходили трамваи. Правда, на трамваях висели таблички: "Только для немцев". Пойти в кинотеатр киевляне тоже не могли: туда ходили только немецкие солдаты и офицеры.
Горожане помогали друг другу, кто чем мог. "На моей памяти не было, чтобы кто-то из наших соседей доносил полицаям — хотя многие прятали соседей-евреев и подростков, которые подлежали вывозу на работы в Германию, на чердаках и в погребах, — вспоминает пенсионер Владимир Авраменко. — Многие об этом знали, но никто не доносил". Несмотря на то, что киевляне ходили голодные, если удавалось купить крупы или свеклы, обязательно звали соседей на обед.
"На рынках еды особенно не было, крупы и мука считались дефицитным товаром. Продавались картофельные очистки — кучками. Я не помню точно, сколько стоила кучка, но немало", — вспоминает пенсионер Николай Прокофьев, которому на момент оккупации было 11 лет. Чтобы найти деньги на очистки, он собирал на городских свалках болты, гайки, иногда можно было найти даже предметы домашнего обихода — например, ложки, подстаканники, крючки для форточек и дверей, пуговицы — и продавал все это на рынке. На вырученные деньги покупал еду.
Рынки располагались на Львовской площади (там, где сейчас разбит сквер), на знаменитом Евбазе ("еврейском базаре" на площади Победы) на Лукьяновке и на Подоле (нынешний Житний рынок).
Также на рынках можно было выменять на продукты одежду или предметы домашнего обихода, но это был неравноценный обмен. Поэтому подростки ходили менять вещи на еду в окрестные деревни. Киев был гораздо меньше, чем сейчас — за нынешними мотозаводом и станцией метро "Шулявская" уже начиналась степь. Носили не только одежду, но также посуду, полотенца, постельное белье — наволочки, простыни. Пару полотенец можно было обменять на несколько стаканов крупы или несколько килограмм картофеля, на городском рынке получалось, в лучшем случае, вдвое меньше.
Окупационные власти заботились о питании киевлян, но на свой манер. На домах висели объявления, которые призывали киевлян собирать каштаны и сдавать их в специальные пункты приема. Взамен выдавали талоны, на которые можно было получить "хлеб", приготовленный из этих каштанов и пшена.
"На вкус он был горький и через пару часов, когда застывал, не резался кусками, а рассыпался, — вспоминает Николай Николаевич. — Выдавали по 100 грамм на человека в сутки. Сбор каштанов был делом добровольным — есть все равно больше нечего было".
ОСВОБОЖДЕНИЕ ВСТРЕЧАЛИ ЗА ГОРОДОМ
В 1948 году. Главная улица украинской столицы была полностью отстроена
Горожане встретили освобождение Киева за городом. Когда советские войска начали бои за Киев, немцы издали приказ, что все жители должны покинуть город: боялись диверсий в тылу. Всех, кто посмел ослушаться, — расстреливали.
С ТАЧКАМИ В СВЯТОШИНО. "Предприимчивые киевляне делали из подручных материалов тачки и продавали на базарах. И вот мы, в складчину с соседями, купили такую тачку, погрузили на нее весь наш скарб — теплую одежду, посуду, немногие ценные вещи, которые не отняли немцы, и поехали, — вспоминает пенсионер Александр Мочалов. — У тачек были чугунные колеса, и везти их по проселочной дороге было очень тяжело — да и мы были голодные, ослабшие, поэтому толкали тачку по очереди".
По дороге поток людей преградил автомобиль, из которого вышел немецкий офицер с автоматом и знаками показал, что люди должны сворачивать в сторону Святошино, на железнодорожную ветку. "Но в сторону железнодорожной ветки после всего, что произошло в Бабьем Яру, нам, понятное дело, идти не хотелось, — продолжает Александр Денисович. — Мой дядя, который знал немного по-немецки, попытался объяснить, что мы идем к родственникам в деревню, но офицер начал в него стрелять. К счастью, не попал, просто сбил с головы шапку. Делать было нечего, и мы свернули на дорогу в сторону Святошино. По пути нам попалась глубокая воронка, и дядя сказал, чтобы мы прыгали в эту воронку. Мы спрятались на дне и сидели в воронке до рассвета, боялись головы поднять. Рано утром, только начало светать, дядя рискнул выползти наверх — дорога была пустая. Что произошло с людьми, которых погнали в сторону Святошино, мы так и не узнали".
"Когда мы уходили из города, мама где-то достала немного муки и сделала несколько лепешек, — вспоминает пенсионерка Тамара Качан. — За ночь она пошила мне и брату мешочки, куда положила наши метрики на случай, если мы потеряемся, и по лепешке — но сказала, что это неприкосновенный запас и есть их можно только в самом крайнем случае". Им повезло: остались живы и не потеряли друг друга.
ДРОЖАЛА ЗЕМЛЯ. "Когда немцы выгнали всех из города, мы дошли до деревни на речке Ирпень, там постучались в крайнюю хату, и хозяева приютили нас, — рассказывает пенсионер Николай Прокофьев. — Потом наши войска начали наступление, несколько дней мы слышали выстрелы, взрывы, грохот. Мама очень боялась, что бомба попадет в дом, и мы спрятались в стоге сена. Ночью, дрожа от холода и страха, мы видели выстрелы "катюш", от их залпов дрожала земля. Это жуткое зрелище, как будто пламя летело над землей. Между залпами я слышал, как свистели пули. А наутро я выбрался из стога и увидел двух молодых немцев, которые, присев на корточки у стены дома, ели из котелков. Я пробрался за дом и начал следить на ними из-за угла. Поев, немцы достали блокноты, что-то писали в них, а потом спрятали написанные листы за пазуху. Покурив, немцы достали гранату и стали друг напротив друга, касаясь лбами. И тут один молодой немец выдернул чеку. Я понял, что сейчас будет, и спрятался за дом. Потом я уже понял, что они боялись сдаваться в плен, и предпочли умереть".
Николай Николаевич узнал, что наши освободили Киев, когда в хату, где они прятались, вошел молодой солдат — лет 17, не больше. "Он принес немного муки и попросил хозяйку приготовить хлеба. Солдатик присел отдохнуть на лавку, и перед тем, как положить винтовку, хотел поставить ее на предохранитель. Но он был такой слабый от голода, что взрослым пришлось помочь ему оттянуть затвор — сам бы он не справился", — рассказывает Николай Прокофьев.
РАЗРУХА. Выждав день-другой, киевляне начали возвращаться в город. "Наш дом на улице Артема оказался разрушен, — вспоминает Александр Мочалов. — Мама пошла в райисполком, и нас временно поселили в комнате на той же улице. Семьям выделяли комнаты, одиночкам — просто "углы", как называли койку в общей комнате. Но через несколько недель из эвакуации вернулись хозяева квартиры, и нам снова пришлось искать жилье. Но к тому времени все дома были уже заняты, и нам смогли выделить только комнатку с кухней на ул. Глубочицкой — в доме, разрушенном взрывом. К счастью, мама сохранила сберегательную книжку, и мы, как ни странно, смогли снять с нее деньги. На эти деньги нам отремонтировали разрушенную стену и сделали какой-никакой ремонт".
Александр Денисович вспоминает, что, когда они вернулись в Киев, во дворе дома на Львовской площади горела типография. Пожарные — в брезентовых комбинезонах, с блестящими касками на головах — тушили пожар. "Мы мальчишки, нам было интересно посмотреть, и мы подошли поближе. А один из пожарных как закричал на нас: "А ну-ка, пацаны, давайте отсюда к такой-то матери!". Мы разбежались в разные стороны, но довольные, улыбаемся: "Наши!". Мы были очень счастливы, что нас освободили, хотя Киев лежал в руинах".
ТЯГАЛИ КИРПИЧИ. Центр был уничтожен почти целиком: ни на площади Калинина (так назывался Майдан Незалежности), ни на Крещатике не было ни одного целого дома — одни развалины, между которыми люди протоптали узкие тропинки. Все горожане помогали разбирать разрушенные дома — даже женщины и дети. Киевляне каждый день ходили на Крещатик разгребать завалы: становились рядами и передавали друг другу по цепочке куски кирпичей. Со временем подключили пленных немцев. "Их водили на работу по улице Артема огромным строем — от одного края тротуара до другого. А конвоировали немцев наши солдаты, с автоматами и собаками, — вспоминает Николай Прокофьев. — Сначала мы каждый день ходили на них смотреть, а потом привыкли".
Потребительская инфляция
Учетная ставка
Официальный курс евро
Официальный курс доллара
Международные резервы
Главные темы